Красный падаван - Страница 78

— Что за полётный костюм? — поинтересовался Кожедуб.

— Ознакомление с устройством и функционалом скафандра по программе предусмотрено позже, — пробулькал товарищ Ай–яй–яй. — В настоящее время ваша подготовка сосредоточена на действиях строго в атмосфере. Две основные модели…

— Когда мы приступим к полётам? — прямо спросил Иван Никитович. — Страна воюет, мы должны быть на фронте.

— Кожедуб! — погрозил ему единственным пальцем на единственной руке полковник Ламтюгов. — Ежели остро не сидится, могу в пехтуру устроить, рядовым.

— Не выйдет, — дерзко сказал Иван Никитович, — я секретность подписывал. И я истребитель, между прочим.

— Ты пока не истребитель, ты пока пустое место. Без боевого опыта. «Между прочим».

— Товарищ полковник, а вы же говорили, что боевой опыт здесь как раз не важен? — примирительно заметил добродушный Корнеев.

Ламтюгов кивнул.

— Точно так. Вас отбирали по способности быстро адаптироваться к новым принципам ведения воздушного боя. Но что–то вот товарищ Кожедуб адаптироваться не желает.

— Виноват, товарищ полковник! — гаркнул товарищ Кожедуб, незаметно потирая ушибленные рёбра. Негодяй Корнеев ухмыльнулся и убрал локоть. — Желаю адаптироваться. Только когда мы к самим полётам перейдём?

— Отставить полёты. Машины в управлении предельно простые, с этим у вас проблем не предвижу. В качестве примера приведу: я вот справился.

Ламтюгов снова продемонстрировал свой ужасно одинокий палец. Увечья своего полковник, — как всякий настоящий вояка, — ни капли не стеснялся, но дело было не в увечье: если уж однорукий справился… Аргумент был железный, курсанты притихли.

— Вопрос в другом: массовое производство осваиваемой техники недоступно. Для умственно отсталых подчёркиваю: пока недоступно.

Он внимательно посмотрел на Кожедуба.

Тот ответил взглядом честным и старательно пустым. Лётчики, — молодой и старый, — друг друга поняли.

— Машины предназначаются исключительно для специальных операций, — сказал Ламтюгов. — Стратегия и тактика применения отличаются существенно, подчёркиваю: существенно. Так что к полётам будут допущены только те из вас, кто в совершенстве освоит тренажёры.

Он вздохнул и поднял взгляд к потолку учебного ангара.

— А там… как знать, Кожедуб, как знать. На Земле–то тебе явно тесновато.

Глава 24. Снится ли дроидам А.С. Пушкин

— Поэтому ты вновь позволил победить себя?

— Да, господин.

Признать поражение… почему–то это оказалось легко, совсем легко. Как будто Старкиллер точно знал, что Учитель не осудит его. Как будто в этом поражении не было ничего стыдного, как нет ничего стыдного в опыте, который ты выносишь из учебного поединка — даже проигранного.

Возможно, иное поражение способно научить много большему, чем самая яркая победа.

Возможно, самые полезные поединки — те, которые ты проиграл.

Земной майор Куравлёв процитировал однажды какого–то древнего поэта:

— Говорят, что несчастие хорошая школа: может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно завершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному.

— Счастья не существует, — ответил тогда Старкиллер, после недолгого угрюмого размышления. — Есть только Сила.

Землянин рассмеялся необидным смехом, как умеют лишь пожилые и со многим смирившиеся люди.

— Поэзия — и есть настоящая сила, — он на мгновение прикрыл глаза, нащупывая в памяти очередную цитату. — «Вот мой совет: вникайте в стихи поэтов. Настоящих поэтов. Там есть всё — и прошлое ваше, и будущее».

Старкиллер почувствовал бегущий по позвоночнику холодок.

О такой власти над Силой можно только мечтать. Сам он был воином, всего лишь воином. Его собственный Учитель, несоизмеримо более опасный и опытный ситх Лорд Вейдер, тоже не обладал подобным даром провидения. Даже Император, какие бы невероятные истории ни рассказывали о его могуществе… будь всё это правдой, Палпатин давно бы узнал о тайном ученике Вейдера, а узнав — немедленно уничтожил.

Почтение, с которым Куравлёв говорил о поэтах, могло быть объяснено лишь их немалой властью на планете. Если среди земных ситхов есть способные знать всё, действительно знать…

— Поэзия… она даёт власть над Силой?

— Поэзия и есть сила, — не раздумывая ответил землянин. — Настоящий поэт посильнее любого генерала будет, куда–а сильнее. Но только — настоящий. А просто так слова складывать — это и роботов ваших можно научить.

«Прокси», неожиданно вспомнил молодой ситх.

Эта мысль слишком походила на проявление недостойной привязанности, и он не позволил самому себе почувствовать, что скучает по дроиду.

Я ситх, подумал он. Ситх, у которого нет друзей. Только Сила.

Сила дает мне власть.

Власть даёт мне победу.

— Этот поэт… — осторожно начал Старкиллер, против собственной воли вспоминая желтоглазого кремлёвского Владыку, — он жив?

— Он умер. Давно, по нынешним меркам — совсем молодым.

— Он многое предсказал?

— Многое. Даже свою гибель. И продолжает предсказывать.

Холодок сделался отчётливее.

— Даже после смерти? — с усилием проговорил молодой ситх.

Земной майор улыбнулся:

— Смерть — это всего лишь смерть. Разве она может остановить настоящего поэта? — он на мгновение задумался. — Нет — настоящего человека.

— Как он пришёл к такой Силе? Кто был его Учителем? — спросил Старкиллер после продолжительного молчания.

Куравлёв посмотрел на юношу поверх порядком уже замызганных трофейных очков.

— Говорят, что он не знал периода ученичества. А я думаю, что его учителем был сам народ. Человек не может обрести настоящую силу в отрыве от своего народа. Знаешь, вот… — он пошевелил в воздухе рукой, задев пальцами низко свисавшую симподиальную ветвь какого–то эндемика с бело–рябой эпидермой, — вот как дерево. Да, дерево. Чем выше растёт — тем мощнее должны быть корни. А чуть возгордилось, от земли оторвалось — и всё: упадёт–засохнет. Понимаешь?