Красный падаван - Страница 63

Ну и пролетарским чутьём, само собой. Потому что будь ты хоть сто раз профессор, а без пролетарского чутья цена тебе — ноль.

А, кстати, и проявим, решил Коля, честно разводя руками перед ожидавшим ответа Окто:

— Я, товарищ капитан, сам нихт ферштейн.

Вот теперь Окто кивнул, немецкие слова явно понимая. Половинкин сделал мысленную пометку — никогда не знаешь, какие мелочи могут пригодиться, хотя бы и умникам в штабе. Прямо скажем, впечатление десантники производили очень приятное, но Коля всё–таки служил в НКВД, а в училище бдительность вбивали накрепко. Вот так однажды старшина Вороватов подсунул ему какую–то бумажку на подпись, Коля не глядя подмахнул — а это оказался рапорт с просьбой объявить ему, Половинкину, три наряда вне очереди.

Ржали над простоухим Колей всей казармой, да и сам он ржал — славный вышел урок. Но тогда–то была просто учёба, а здесь, в тылу врага, всё по–настоящему. С новыми союзниками–друзьями ссориться было, прямо скажем, никак нельзя. Половинкин, и вообще замечавший за собой свойство сосредотачиваться и суроветь в сложных жизненных обстоятельствах, молча делал, что пришлось. Майор Куравлёв, конечно, по–своему молодец–не позволил молодым красноармейцам растеряться в плену, да и в целом грамотный. Но только глупо от начальника склада вещевого довольствия ожидать особой бравости. Тем более, что к нему самому, всего лишь лейтенанту, — хоть и госбезопасности, — товарищи инопланетяне относились с каким–то особенным отчётливым уважением, какого здесь в лесу никто из землян больше не удостаивался. Вот и приходилось…

С появлением Советского осназа Коля вздохнул с большим облегчением. Майор Мясников как–то очень легко и быстро расставил, прямо скажем, сумбурные точки над «ё».

— Так что, — сказал он, отдав честь и крепко пожимая руку Окто, — выходит, ты меня понимаешь, а я тебя нет.

— Так точно, товарищ майор, — вынужденно влез Половинкин, — миниатюрных переводчиков у товарищей союзников больше нет.

«Я могу свой отдать», хотел он добавить, но особенным служилым чутьём догадался, что Мясникову этого совсем и не надо.

— И капитан, говоришь… — протянул майор, сравнивая полоски на доспехе Окто с рисунком брони рядовых штурмовиков. — Значится так. Переходите в моё распоряжение. Лейтенант Половинкин — прикреплённым экскурсоводом.

— Кем?! — поразился лейтенант Половинкин.

— Переводчиком, Коленька, голову включай. Капитан, действовать будете автономной группой, смешивать тактики смысла нет. По организации обороны предложение такое, — майор уже доставал миллиметровку, — с рокадой позже разберёмся, а в лесу вот по этой границе устраиваем засечную черту. Берём твоих роботов… что такое засека, знаешь?

Окто машинально кивал, втягиваясь в военный совет. Коля позавидовал уверенности, с какой Мясников принял командирские полномочия. Ясное дело, всё это было согласовано наверху, но всё–таки. Инопланетные десантники, прямо скажем, скромностью в оценке собственных боевых качеств не отличались, словно кроме войны их ничто особо не интересовало. Хотя ни заносчивости, ни излишнего внимания к петлицам в легионерах тоже не наблюдалось — просто спокойная деловитая привычка.

Вот и сейчас — несмотря на заявленную Мясниковым автономность земной и союзной групп, каждого из штурмовиков как–то очень естественно взяли в оборот Советские осназовцы. Быстро разобрались с общими интересами, — кто снайпер, кто разведчик, кто минёр, — быстро принялись эти самые интересы обсуждать, в основном, жестами и жизнерадостным армейским гоготом.

Инопланетяне–то наших понимали, а для землян Окто запросил у командования партию портативных передатчиков.

— Через пару дней будут. Конечно, не такие, как у тебя, — заметил он, указывая на Колину серьгу, — проще, конечно. Сам понимаешь, ты–то рангом повыше.

— Да каким рангом? — возмутился Половинкин, — я ж лейтенанта, считай, с неделю как получил.

Окто присвистнул, смуглое лицо расплылось в улыбке.

— Ты это брось, — заговорщицки произнёс он, склоняясь поближе, — знаем мы, какой ты лейтенант. Но, откровенно говоря — молодец: тебе, может быть, Империей править, а не чванишься. И хочу сказать, что все парни такое отношение тоже очень ценят.

Коля заподозрил, что серьга–толмач снова над ним подшучивает. Он не раз уже замечал, что перевод многих слов и фраз инопланетян оказывается, как бы это сказать, слишком каким–то обыкновенным, очеловеченным — а потому, видимо, не всегда точным. Задумываясь об этом, он пришёл к выводу, что ничего странного в этом нет: если серьга только подсказывает значение отдельных слов, а уж весь текст собирает его собственная голова — то так и должно быть.

Наверное.

Хотя бывали и явные проколы.

— Никакой империей я править не собираюсь, — твёрдо сказал Половинкин, — чтоб я этого, товарищ капитан, больше не слышал, пожалуйста.

— Не услышишь, парень, не услышишь, — засмеялся товарищ капитан, — всё понимаю. А ты, я скажу, настоящий ситх.

У Коли сложилось странное впечатление, что этот диковатый диалог каким–то образом сильно повысил градус доверительности в его отношениях с Окто. Он в очередной раз накрепко наказал себе как следует разобраться в политической ситуации у пришельцев. Ну уж слишком много всего непонятного накопилось.

Легионер как будто услыхал его мысли, потому что решил добавить странного:

— Слушай, — сказал он помявшись, — всё хочу спросить: почему ты всё–таки без меча?

Коля хотел было ответить, что меча у него нет, и вообще, сабли в Красной Армии только у кавалеристов и маршалов, а ещё у моряков кортики, хотя у деда в Саратове и висит на стене наградная шашка — но тут неслышно подошедший со спины Мясников весело спросил: